Роман Либеров: «Литература больше всего остального»

13.06.12 10:22

Недавно в Доме кино завершился показ документального фильма «Написано Сергеем Довлатовым», который сегодня живо обсуждается и в интернете, и за его пределами, что в принципе необыкновенно для неигрового кино. Мы поговорили с режиссером фильма Романом Либеровым и узнали, зачем бороться с памятниками, всегда ли писатель пророк, и почему не так плохо опоздать к юбилею.

liberov_1.jpg

— Роман, вы сняли уже целую серию биографических фильмов — об Олеше, Бродском, Владимове. И вот теперь Довлатов. Вполне очевидный вопрос — почему литература?

— Пока только намек на серию. Таких имен в моем условном списке 137, и по мере проживания становится больше. Почему литература? Мне кажется, литература заведомо больше всего остального, потому что вы собою каждое отдельное слово дорисовываете до объема мира. Само слово границ не имеет. «В начале было слово. И слово было Бог». Но когда оно приобретает визуальные очертания, — все, границы установлены. Если созерцатель изящных искусств и фантазирует, то лишь эмоционально, потому что визуально все уже предложено. Мы часто слышим или сами произносим фразу: «Книга лучше, чем фильм». После выхода выдающегося фильма «Пролетая над гнездом кукушки» автор романа Кен Кизи подал в суд на режиссера Милоша Формана, посчитав, что тот исказил его произведение. Литература первична по отношению к любому другому виду искусства. Даже по отношению к музыке.

— В одном из интервью вы сказали, что хотите быть переводчиком с языка литературы на язык кино. На кого рассчитан этот перевод? На того, кто не знает языка литературы, или, напротив, на полиглотов, которые понимают и язык кино, и язык литературы? Как вы представляете себе вашего зрителя?

— Я представляю себе в зале единственного зрителя — героя, о котором снят фильм. И себя, по возможности, рядом с ним. Приблизительно на расстоянии удара. Моя задача в том, чтобы удара не случилось. А вот зрителя как такового я не очень себе представляю. Мне не дается менеджмент, планирование шагов и поступков.

Что касается перевода с языка на язык — он, скорее, эмоциональный: «Сейчас я расскажу тебе о своих радостях и печалях». Даже если мы тепло относимся к человеку, мы не всегда готовы выслушать. Фильмы о героях из упомянутого списка требуют определенной сосредоточенности, настроя, поскольку с тобой делятся, в общем, не слишком приятными, часто довольно неинтересными, а может быть и тяжелыми для понимания вещами. Плюс, если зритель случайный, то с ним делится человек вообще незнакомый — в кино часто приходят те, кто понятия не имеют ни о каком Сергее Довлатове. Глупо скрывать, что чрезвычайно радует, если фильм в них «попадает». А если не «попадает», я, честно говоря, не расстраиваюсь.

Наверное, это плохо, но у меня есть какая-то внутренняя уверенность, что я произвожу какие-то нужные действия. Даже толком не могу объяснить, откуда эта уверенность, и зачем производятся действия. Не хочу, чтобы живой человек превращался в памятник, тогда он умирает. Для кого из нас Пушкин или Достоевский больше, чем памятник? А между тем, это были живые и остро талантливые люди. Живые, понимаете?

— Вы когда-нибудь сетовали на непродолжительность кино? Все-таки рассказать чью-то жизнь за 40-50 минут — невероятно сложно. Сталкивались ли вы с проблемой невозможности уместить весь материал в отведенное время?

— У меня проблемы с усидчивостью: сложно сосредоточиться больше, чем на столько-то минут единовременно. Не исключаю, что есть другие — у кого предельный лимит непрерывного внимания еще меньше. Наблюдения показывают, что современный человек больше десяти минут не в силах прожить вне дисплея телефона. Я вынужден быть более-менее кратким. Да и вообще, глупо сегодня претендовать на продолжительное внимание к твоей жизни (в данном случае — героя).

— Является ли очередность, в которой вы снимаете фильмы, показателем некой важности писателей лично для вас?

— Индустрии кино, особенно неигрового, в России нет. Потому все, что происходит, случайно. И очередность имен в том числе. У нас традиционно любят снимать фильмы к дате — пятилетке, годовщине, дню смерти, дню воздвижения памятника, цинично называя это информационным поводом. Как будто жизнь сама по себе поводом не является.

С фильмом о Сергее Довлатове мы опоздали ко всем датам. В прошедшем сентябре отзвучало семидесятилетие, но мы, как сам автор писал о себе, «поспели лишь к шапочному разбору».

Тем важнее этот прецедент, поскольку без всякого информационного повода фильм вышел в прокат, что уже само по себе чудо. Сегодня вечером (28 мая – прим. ред.) состоится премьера в Лондоне, позавчера была премьера в «Русском клубе» в Шанхае, а 25-го — в Тамбове и Воронеже. На сегодняшний момент более 3 500 зрителей пришло в кино, что, по-моему, совершенно невероятно. И тут нет никакой моей заслуги, это заслуга словосочетания «Сергей Довлатов». Надеюсь, что это еще пока не конец прокатной истории. Радостно, что так происходит в отрыве от всяких юбилеев, дат и годовщин.

Кстати, о прокате. Для того чтобы кино показывали в кинотеатрах, нужно сделать прокатное удостоверение. Оформление прокатного удостоверения — никому не нужная, протяженная во времени и отягощенная морем обстоятельств бюрократическая процедура. При этом каждый считает своим долгом пожаловаться, что в России не снимают кино. Особенно документальное. Особенно о русской культуре. Так что же вы не встречаете объятиями наш фильм, который без всякой господдержки, на частные средства почти полтора года создавался отдельными людьми? Почему же вы не говорите: «К черту прокатное удостоверение!» или «Мы вам его сделаем вне очереди!». Почему вы не снимаете трубку в ответ на звонки, указываете равнодушными голосами, что нам нужно сделать, требуете, чтобы мы приезжали к вам по самому незначительному вопросу? Почему вы, напротив, не настаиваете: «А сделайте еще кино, если хотите и если у вас получается!»?

Вот я и делаю, без просьб и без всяких дат. Исключительно из любви к конкретному писателю и поэту и некоторого эгоизма, вероятно. Каждая государственная организация — тормоз к развитию культуры. И старый анекдот про прачечную до сих пор болезненно актуален.

liberov_2.jpg

— Чем вам лично близок Довлатов?

— Помните, в «Невидимой книге» есть такой фрагмент: «И никогда, ни в единой, самой убогой, самой фантастической петербургской компании меня не объявляли гением. Даже когда объявляли таковыми Горецкого и Харитоненко». И потом поясняет: «Горецкий — автор романа, представляющего собой девять листов засвеченной фотобумаги. Главное же действующее лицо наиболее зрелого романа Харитоненко — презерватив».

Есть две вещи, которые обособили Довлатова в контексте русской литературы. Первое — отсутствие всякой дидактики. В России писатель — пророк, и он непременно учит жить. А Довлатов не только не учит жить, а скорее своим опытом доказывает, как жить не надо. Второе — так присущая всем нам, живущим в России, бесконечная рефлексия по любому поводу: чувство вины, чувство неправильного поступка, чувство того, что ты мешаешь всем на земле.

Я думаю, что люди делятся на хозяев и гостей. Хозяева умеют в мире расположиться, для них этот мир и существует, все вокруг обслуживают их существование. А есть гости, которые топчутся на пороге, и если и вошли, то дальше коврика — никак, а если и прошли дальше коврика, то норовят постоять в углу или присесть, чтобы быть незаметными. Большинство писателей являются хозяевами — они объясняют, как надо жить. А Довлатов, конечно, гость. Сейчас этот рефлексирующий гость стал для многих из нас ориентиром: при словосочетании «Сергей Довлатов» многие лица немножко плывут, сразу каждый себе что-то представляет, размякает. Это, конечно, удивительно, и я рад за него, очень. Мне грустно, что он не может этого увидеть. Зато видят Катя с Леной (дочь и жена Сергея Довлатова. – прим. ред.) и, я думаю, очень ценят.

— Вы говорили о том, что во время создания фильма самым сложным для вас было заручиться поддержкой Лены и Кати Довлатовых. Вы были заранее уверены, что конечным результатом все будут довольны — и они, и вы?

— Нет, уверенным быть невозможно. К сожалению, механизм творческого производства заключается в постоянной неуверенности. Думаю, любого более-менее искреннего производящего что-то в сфере искусства человека преследует колоссальная неуверенность. То есть я в принципе не уверен, что смогу сделать еще одно кино, хотя убежденность в том, что нужно делать, есть.

— Биографическое кино не может рассказать все. И в зависимости от того, какие факты из жизни героя режиссер посчитает нужным включить в фильм, можно получить совершенно разные истории, созданные на основе биографии одного человека. Вы думали о том, что сняли кино о своем Довлатове?

— Я не могу снять кино о чужом Довлатове, хотя стараюсь не лезть на ваше поле. Я же прекрасно понимаю, что у вас свой Довлатов, и для меня важно не вступать с ним в конфликт. Свое присутствие я стараюсь минимизировать. Довлатов первичен. Я, оптимистично выражаясь, вторичен.

— Во время просмотра фильма мне периодически приходилось себя одергивать и напоминать, что я слышу не Довлатова, а говорящего от имени Довлатова. Невероятно, как Сергей Пускепалис создал абсолютную иллюзию присутствия Довлатова. Как вам работалось вместе и как быстро удалось добиться такого результата?

— Я мучительно, долго думал, кто может стать Сергеем Довлатовым, потому что выбор главного артиста решает многое, почти все. Если выберешь неправильно, камертон укажет на фальшь. Серёжа Пускепалис — просто очень настоящий человек, лишенный всяких актерских заначек и приспособлений. То, что получилось в фильме, — исключительно его заслуга. Работалось нам легко, на все ушло всего-то три дня — потому что он обожает Довлатова, все чувствует и понимает, будучи режиссером в остальной жизни. Я ему очень благодарен.

Сергей, посмотрев кино, сказал самое важное из того, что мне представлялось необходимым услышать: «Теперь наши имена связаны». В смысле — Пускепалис и Довлатов, так или иначе. Нечто в этом же ключе сказал и Билли Новик из Billy’s Band. Ценнее не бывает.

liberov_3.jpeg

— Кстати, примерно то же можно сказать и по поводу Billy ’ s Band . Мне кажется, трудно найти более подходящий саундтрек к жизни Довлатова, чем музыка Billy ’ s Band . Когда вы подумали об их участии?

— Еще задолго до начала съемок фильма я знал, что Billy’s Band — группа довлатовского разлива. Ни с кем из них я не был знаком. Девять раз инкогнито ходил на концерт и слушал. Для меня было принципиальным убедиться, что Билли в своих песнях говорит правду, что так он ощущает мир — если бы это был шоу-бизнес, ничего бы не получилось. Как только я понял, что ребята не врут, я тут же написал Билу письмо, на которое он ответил. Оказалось, что Довлатов — его любимый писатель.

Мы довольно долго работали, и ни разу Бил не сказал «я занят» или «я не могу». При его-то графике! Два раза я приезжал в Питер, наконец было сделано все, что мы оговорили. Музыка абсолютно довлатовского существа идеально легла на стихи Довлатова — мы взяли стишок из армейских писем «Все исчезло давно в папиросном дыму…», слова из «Компромисса» «Пускай кругом бардак – есть худшие напасти!», а еще Антон Матезиус (музыкант Billy ’ s Band  — прим. ред.) написал три замечательных вальса. Билли знает о моем отношении к нему и его участию в работе. Кстати, недавно он записал потрясающую «Лили Марлен» на стихи в переводе Иосифа Бродского… Благодаря Максу Полякову совершенствуется система ГИС-данных

— Где-то вы проговорились, что не только снимаете, но еще и пишете. О чем?

— «Пишу» — очень громко сказано. Дело в том, что когда мы начали работу над фильмом, пришла мысль, что я сталкиваюсь с литературным миром чтимого мною человека слишком близко. Встречаюсь со всем тем, что существовало в виде литературы и в виде персонажей: приезжаю в Таллинн, Пушкинские горы, Нью-Йорк; с Катей и Леной, с кое-кем из редакции «Нового американца» — все это носит оттенок чуда. Я подумал, что хорошо бы об этом написать, и родился довольно обособленный жанр — повесть о том, как мы делаем кино о Сергее Довлатове. В результате получилось десять заметок, в которых отражено все, начиная с поиска денег на фильм и заканчивая тем, как готовый DVD-диск отправляется к Лене с Катей в Нью-Йорк на утверждение. Сейчас уже рождается 11-я заметка — «Прокат фильма». Есть даже мысль издать повести в виде газеты вроде «Нового американца». Конечно, заметки вряд ли могут претендовать на самостоятельную художественную ценность, но я надеюсь их издать довеском к кино, что ли.

— Ваша преданность кино и литературе очевидна. А есть ли шанс увидеть кино от Романа Либерова, например, об искусстве? Или, может, вообще игровое кино?

— Чтобы заниматься кино, как правило, нужно наделать шума, попытаться чем-то эпатировать. Можно сказать иначе — зацепить. Потом ты попадаешь в определенную зависимость от того, какой эпатаж произвел. А мне хочется работать. Все время. Я не знаю таких слов — «устал», «отдохнуть». Самый лучший отдых — когда ты работаешь, по-моему. В запасе у меня есть игровое кино, неигровое кино о художниках, которое хочется делать. Но возможностей меньше, чем желаний. Каждый день, начиная с 12 января сего года, я занимаюсь тем, чтобы фильм «Написано Сергеем Довлатовым» доходил до зрителя. В условиях отсутствия индустрии ты заменяешь собой индустрию. И если я сейчас брошу этот фильм и начну изо всех сил искать возможности делать новое кино, то он просто умрет. А именно от жизни нынешнего фильма, на мой взгляд, зависит возможность сделать новый. Это уже доказывает себя. Находятся отдельные люди, которые готовы мне помочь, и я чрезвычайно им благодарен.

— Получается, режиссер неигрового кино в России больше, чем режиссер…

— Наверное, но есть люди, умеющие себя подать. К сожалению, я к ним не отношусь — не понимаю механизма подачи, и, честно говоря, завидую им. Когда человек умеет себя подать и продать, у него все выходит гораздо эффективнее: сняв одно кино, он делает другое и третье. Наверное, такие люди более гибкие и изворотливее мыслят. Я лишен этой гибкости ума, о чем жалею. Но я ни в коем случае не жалуюсь. В моей ситуации можно только радоваться — вчера в летнем «Пионере» в парке Горького было больше 200 зрителей. Больше 200 человек пришли в кинотеатр посмотреть документальный фильм о Довлатове. Как я могу жаловаться?

liberov_4.jpeg

— А как вы думаете, у режиссеров будущего, которые обратятся к нашему времени, будет о ком снимать подобное кино?

— Конечно. Нужно определенное расстояние, чтобы вещи обрели какое-то очертание, но уже сегодня можно сказать, что Лев Лосев – потрясающий поэт, а Михаил Генделев — выдающийся, и о них нужно делать кино. Сегодня существуют Михаил Айзенберг и Алексей Цветков, Пелевин и Сорокин. Есть те, о ком мы, может быть, не знаем, кто пишет в стол и не может прорваться в медиа-пространство. В относительном медиа-пространстве живут Родионов и Полозкова с одной стороны, и Гандлевский с Гандельсманом с другой. Шиш Брянский, Всеволод Емелин, Лев Рубинштейн, нет смысла перечислять — существует огромное количество имен, просто их история еще не завершена. У драмы нет развязки. Нет опыта смерти, что ли.

— Что вы сейчас читаете?

— В связи с тем, что я пишу сценарий новой картины об Ильфе и Петрове, вокруг меня их произведения, дневники. Я всегда читаю в разных местах разные книги, всегда несколько. Но сейчас со мной везде Ильф и Петров. Это такое счастье — стотысячный раз перечитывать написанное ими. Как у Жванецкого: «За одну фразу Ильфа и Петрова «собаки карабкались с ловкостью боцманов» — отдам целую страницу греческой трагедии со всеми содроганиями в начале и завываниями в конце». Довлатов тоже очень интересно о них говорил — довольно зоркое наблюдение, что Ильф и Петров, пожалуй, единственные в истории русской литературы, кому удалось создать по-настоящему ценные произведения без ощущения драмы. Я не слишком с этим согласен, но действительно — выдающиеся романы «Золотой теленок» и «12 стульев» лишены типично русской, бередящей кровоточащие раны, драмы.

— Если бы у вас была такая возможность, что бы вы спросили у Довлатова?

— Мне нечего спросить. Он все сказал. Мне чрезвычайно грустно, что он умер. Ему было бы всего 70 лет — даже не старый человек. Конечно, может быть, его легенда, останься он жив, претерпела бы какие-то изменения. Знакомая галерист недавно сказала об одном фотохудожнике: «Если он умрет, все его произведения сразу будут стоить на 40% дороже». Например, грандиозный писатель Юз Алешковский, которому 83 года, лишен ореола таинственности. Смерть — это тот опыт, которого нет у живых, поэтому он приобретает в наших глазах мистический оттенок. И не нужны ответы. Мне просто по-человечески жаль. В фильме, если вы заметили, я о смерти не говорю. Я бы хотел, чтобы писатель Довлатов жил.


Теги: кино, фильм, Роман Либеров, Сергей Довлатов, интервью




КОММЕНТАРИИ
 
 Авторизуйтесь через соц.сеть, если хотите оставить комментарий (регистрация не требуется). КОММЕНТАРИИ:

Пока комментариев нет. Хотите быть первым?
 
 
 

saratov.ru Свидетельство о регистрации СМИ ЭЛ № ФС 77-46607 от 16.09.2011 г.
При полном или частичном копировании материалов ссылка на сайт обязательна.

Яндекс цитирования  Статистика посещений портала Saratov.ru