Телеведущий и тележурналист приехал в Саратов презентовать свою книгу «Прощание с иллюзиями». На встрече с автором вопросов о книге почти не было, но Познер все равно рассказал о себе, времени и России с пугающей откровенностью. Все, как и обещал подзаголовок мемуаров.

О том, в чем заключается смысл жизни
Мне кажется, в трех вещах. В том, чтобы найти себя, то есть понять, для чего ты вообще существуешь на этом свете, в чем твой дар, твой талант, чем ты должен на самом деле заниматься, чтобы самовыражаться. Не знаю, большинство ли, но очень многие не находят ответа и в течение всей жизни занимаются не своим делом и поэтому не испытывают никакой радости от того, что делают. Второе — обрести счастье в своих детях, ощутить, что это твои друзья, что ты способствовал тому, чтобы они стали вот такими, какие они есть, что ты можешь гордиться, потому что, в конце концов, это то, что от тебя остается. И, наконец, третье, — найти себя же, но в своем партнере — в своей жене или своем муже. Вот мне кажется, когда эти три вещи есть, то и в жизни есть смысл, а если их нет, то и особого смысла в жизни нет.

О своем новом документальном фильме
В апреле выйдет новый фильм, который называется «Их Италия». Это совсем другой фильм, потому что в «Одноэтажной Америке» мы повторили путешествие Ильфа и Петрова, и, кроме того, Америку я очень хорошо знаю. Франция — моя родина, и, в общем, я тоже понимал, что хочу сделать (о фильме «Тур де Франс» — прим. авт.). А Италия — замечательная страна, конечно, но не моя страна, и я не очень понимал, как сделать-то, каким образом раскрыть эту Италию. И мы придумали такой ход: начнем с того, что возьмем интервью примерно у пятнадцати известных итальянцев, в том числе у Тонино Гуэрры, который умер позавчера (известный итальянский писатель, поэт и драматург скончался 25 марта на 93-м году жизни — прим. авт.), и по ходу интервью я буду задавать всем два одинаковых вопроса. Первый вопрос такой: представьте себе, что я первый раз приехал в Италию, больше никогда не приеду и могу увидеть только одно место; скажите мне, какое место я должен увидеть? И второй: представьте себе, что я смогу съесть только одно итальянское блюдо, какое же мне блюдо съесть и где его лучше всего делают? Я получил много разных ответов, и мы поехали по этим ответам, поэтому фильм и называется «Их Италия». По-моему, довольно симпатичный такой, веселый фильм.

О будущем российской журналистики
Я не очень люблю предсказывать будущее, это совсем не мое. Есть любители этого дела, но не я. И я бы сказал так: журналистика не может быть отдельно от всего остального, это же вообще будущее страны. А как будет развиваться страна? Будет ли она развиваться в сторону западной демократии? (Вообще, не бывает западной или восточной демократии, бывает демократия или не демократия. А когда начинают говорить об «управляемой демократии», еще какой-то — все это ерунда. И всюду, где она существует, есть определенные вещи, которые позволяют говорить о том, что это — демократия. Хотя, конечно, есть и национальные оттенки.) Если страна будет развиваться так, и я надеюсь, что все-таки будет, то и журналистика будет иной, не такой, как сегодня. Она будет стремиться информировать людей объективно и широко, а не агитировать и не рассказывать сказки.

О протестном движении и перегибах
Поддерживаю ли я протестные движения и митинги оппозиции? Если говорить коротко, то да, поддерживаю. Я вообще считаю, что митинги — вещь полезная. Люди таким образом показывают, что им не безразлично, что происходит в их собственной стране. Люди таким образом говорят, что они граждане. Они говорят: «Это моя страна, и я не хочу, чтобы было так, а хочу, чтобы было по-другому, и поэтому пойду на улицы». Оппозиция — вещь нужная, потому что создает конкуренцию. Конечно же, есть всякого рода переборы, иначе не бывает, но это естественно, так и должно быть.

О том, почему не собирается снимать документальный фильм о России
Потому что глаз замыленный. Когда меня спрашивают об этом, я рассказываю о своем внуке — он родился и вырос в Германии, папа у него немец, и по-русски он говорит средненько. Он приехал ко мне в гости, когда ему было лет двенадцать, и мы ехали загород. Он смотрит в окно из машины и говорит: «Вова (он меня называет Вова, а не дед), а почему столб кривий?» То есть, «Почему столб стоит криво»? В Германии все столбы стоят прямо, а я уже давно не обращаю внимания, как они стоят у нас, — ну, криво и криво. Он обращает внимание, потому что видит совсем не так, как я. Я могу ему объяснить, почему столб стоит криво — это другое дело, но я могу и не заметить этого. Поэтому документальный фильм о России, если все-таки его делать, должны люди, которые приезжают в первый раз, смотрят широко открытыми глазами и замечают то, что мы с вами не замечаем.

О фильме НТВ «Анатомия протеста»
Это, вообще говоря, просто бесстыдство, сляпанный фильм. Если вы профессионал, то увидите сразу, что это смонтировано: руки с деньгами, какой-то немец, говорящий ‘Was Ist das’ — совершенно потрясающе. Полнейшее безобразие. Стыдно. И, конечно, когда думаешь о том, каким было НТВ и что с ним стало… Просто какая-то невероятная вещь. Сейчас в Москве, например, появились автомобили со стикерами, на которых написано «Я не смотрю НТВ».

О любимых политиках
У меня нет любимых политиков. Политиков я не люблю, и, вообще, их любить, по-моему, странно. Но есть в истории деятели, которых я очень уважаю, скажем, Авраама Линкольна, шестнадцатого президента Соединенных штатов Америки. Я, наверное, могу на пальцах одной руки перечесть политиков, к которым я отношусь действительно хорошо. А если говорить о тех, кто сегодня, то я таких не знаю. Пожалуй, Ангела Меркель больше других мне кажется серьезным политическим деятелем, но это субъективная оценка.

О прошедших выборах президента
Последние выборы президента в России легитимны в том смысле, что безусловное большинство поддерживает Путина, это факт. Вместе с тем, они нечестные, потому что честные выборы — это не когда бросают в урну бюллетени, а потом правильно их считают. Честные выборы начинаются намного раньше, когда все партии могут регистрироваться, а люди —баллотироваться, когда у них равный доступ к средствам массовой информации и, в особенности, к телевидению. Этого не было. А что касается альтернативы, она была – Зюганов, Жириновский, Серёга-десантник. Надо сказать, что был и Прохоров, который все-таки в Москве пришел вторым, набрав 20%, и в некоторых других городах — в Екатеринбурге, Петербурге. Значит, там каждый пятый человек за него проголосовал. А по России пришел третьим — это вообще серьезный результат для человека, который, по сути дела, не занимался политикой. И который имел всегда против, конечно, то, что он очень богатый, а в России богатых не любят, а очень богатых тем более. И то, что у него нет политического опыта. И то, что говорили о нем, как о кремлевском проекте. Все это работало против него, и, тем не менее, результат довольно-таки серьезный. А вот что будет через шесть лет — вот этого не знает никто.

О том, что мешает России быть ведущей державой
Во-первых, я не очень понимаю, почему нужно стремиться быть ведущей державой. Надо стремиться к тому, чтобы люди жили хорошо, чтобы им в своей стране было уютно, чтобы не было стыдно, чтобы можно было сказать с гордостью — вот я живу в такой прекрасной стране, которая называется Россия. Так может сказать, например, о Швейцарии швейцарец. Маленькая-маленькая страна, не ведущая никакая, но очень даже пристойная и достойная. Я не очень понимаю стремление обязательно быть первым номером. А что мешает? Мы сами мешаем. Мы все время ищем кого-нибудь на стороне — то ли это американский империализм, то ли может быть евреи виноваты, то ли еще кто-то. Но ведь на самом деле мы же сами все делаем — мы выбираем таких людей, каких выбираем, мы работаем, как мы работаем. Я считаю, что Россия проходит сложный период, очень сложный, но я, пожалуй, оптимистически настроен. Не на завтрашний день, а где-то на послезавтрашний, когда люди помоложе, которые здесь передо мной стоят, начнут занимать ведущие места, потому что все-таки мы живем в советской стране. Люди, которые сейчас находятся у власти, в основном, родились в Советском Союзе, учились в Советском Союзе и были сформированы тем обществом. И они такие, какие есть. И это, конечно, для страны не самый большой подарок.

О том, как писалась книга
Мне вообще тяжело было писать, потому что я пытался разобраться в той вере, которую я потерял, а она у меня была очень сильная — вера в Советский Союз, в советскую систему, вера в социализм. Я этим занимался, я же был пропагандистом, я других убеждал, что будущее — в этой стране, которая называлась Советский Союз. И когда я стал терять веру, было очень тяжело. Я также пытался разобраться в отношениях с моим отцом, с которым очень сложные были отношения. Когда начинаешь разбираться в себе, но только честно, то, как правило, это нелегко.

О возможности безвизовой системы между США и Россией
Я бы отнесся очень позитивно и всячески призываю американцев пойти по этому пути. Почему? Потому что считаю, что когда люди ездят, когда они видят, как другие живут и как устроена жизнь в других странах, это влияет потом на то, как они живут сами. Самое плохое, что было, — железный занавес, когда подавляющее большинство граждан Советского Союза вообще не имели представления о том, что есть другая жизнь. Вы знаете, у Михал Михалыча Жванецкого есть замечательные слова, он писал, что, «если других туфлей не видел, наши вот такие!» Но надо увидеть другие туфли, и тогда все сразу понимают, что необязательно у нас самые лучшие. И здесь то же самое. Уровень антиамериканизма объясняется завистью, тем, что мы понимаем, что они лучше нас живут, и что, в общем-то, они выиграли холодную войну, а не мы. Я думаю, что если бы был безвизовый режим, было бы замечательно. А бояться того, что вдруг наши там все останутся, — ерунда. Кто останется? Сказать, что все туда побегут… ну, побегут, а потом прибегут обратно. Там не так просто жить, как, может быть, кажется.

О том, в какую страну лучше переехать мелкому предпринимателю
Я вообще не могу порекомендовать переехать в другую страну. Я считаю, что нужно уже уезжать, когда невмоготу жить в своей. Вы переезжаете в страну совсем чужую, вы язык в лучшем случае знаете более или менее. Вы переезжаете в другую страну, и назовите ее, как хотите, — Франция, Германия, неважно — вы никогда не будете французом, вы никогда не будете немцем, и вас никогда не примут таким. Я знаю, о чем говорю, это довольно тяжелая вещь. Поэтому я не могу рекомендовать, но могу сказать, что если уж вы не можете жить в своей стране, вы не можете ничего добиться здесь, тогда, наверное, все-таки удобнее всего Америка. Потому что пока еще — это наиболее открытая страна для того, чтобы начинать дело.

Об уходе Ипатова
Господи, боже мой! Вы, видимо, считаете, что ваш губернатор — это есть главная забота и занимает мысли всех людей. Послушайте, если бы в Москве сняли Собянина, вы бы даже не обратили внимания, а пошли бы пива выпить. А я отношусь к этому абсолютно нейтрально, я не знаю, какой у вас был губернатор. Лучше скажите, как вы к этому относитесь: он вам нравится или не нравится, вы считаете, что это был классный губернатор и поэтому не надо его снимать. Или, наоборот, это был плохой губернатор, и слава богу, что сняли. Важно, как вы к этому относитесь. А я к этому не отношусь никак — он мне не губернатор, он мне никто, и звать его никак.

О главной черте русского человека
У меня в гостях был Машков, он тогда был очень интересным. И он мне сказал, что, с его точки зрения, главная черта русского человека — страсть. Думаю, что в чем-то он прав. Как я считаю? Я считаю, что русские очень похожи на ирландцев. Во-первых, и те и другие подвержены взлетам настроения и падениям, депрессии; во-вторых, и те, и другие «не любят» выпить; третье — и те, и другие «не любят» подраться; и четвертое — колоссальный литературный талант. Ведь многие великие, так называемые «английские» писатели — ирландцы: Бернард Шоу, Джеймс Джойс и т.д. Мне кажется, действительно, какая-то неудержимая страсть довольно характерна для русского, и, кстати, это очень точно описано у Достоевского, я бы сказал, очень сильно. И это может проявиться в замечательных вещах и в абсолютно ужасающих вещах.

О первом вопросе Господу
Вопрос Марселя Пруста, который я задаю свои гостям последним, всегда одинаковый: «Что вы скажете, когда появитесь перед Господом?» Что я скажу? Вы знаете, что я неверующий, я атеист, хотя это и не модно сейчас (я всегда с удивлением смотрю на наших деятелей, которые когда-то размахивали партбилетами, а теперь не менее активно размахивают крестами. Как-то странно, но каждый делает, как хочет). Я не полагаю, что когда-нибудь появлюсь перед богом. Но коли появился бы, я бы ему сказал: «Как же тебе не стыдно?» Я объясню сейчас: если он есть и если он все знает, если все по его воле, а по идее это так, тогда как может быть, что столько абсолютно ни в чем не повинных людей, прежде всего детей, страдают в мире — пухнут от голода, умирают от страшных заболеваний? Почему разбивается ЯК-42 с командой «Локомотив» на борту — это же тоже по его велению? Я так бы и задал вопрос, совершенно не стесняясь.

О том, кем является Россия для Америки
На моей программе был посол Соединенных Штатов в России, и я ему задал вопрос, кем или чем является для них Россия —другом или врагом. Я спрашивал его не с точки зрения официальной — с точки зрения официальной мы знаем, а с точки зрения рядового американца. Начну с того, что он вообще о России особо не думает. Мы гораздо больше думаем об Америке, чем американцы о нас. Это надо понять. Американцы вообще мало о ком думают, они очень сосредоточены на себе. А если и думают, то о той стране, которая им угрожает. Поэтому сегодня они могут думать об Иране, возможно ли там будет бомба, а о России они не думают, и это уже доказательство того, что они нас не считают врагами. Считают ли они нас с друзьями? Тоже нет. А мы их считаем друзьями? Мне не кажется. Считают ли они нас партнерами? Ну, возможно. Но, в общем, относятся очень спокойно и с небольшим знаком «минус», потому что память холодной войны все-таки продолжает существовать, а поскольку у них газеты довольно много пишут о том, что у нас нет демократии, что правда, кстати говоря, или не та демократия и прочее, то у них есть некоторый негатив. Но не сильный.

О цензуре
У меня была программа с Тиной Канделаки. Кто видел — помнит, что она пришла в ярко-красном, плотно облегающем ее тело платье с очень глубоким вырезом. Настолько глубоким, что все камеры наших операторов, я же знаю этих ребят, были направлены на совершенно определенное место. Однако как человек увлекающийся, она часто ко мне наклонялась, и в этот момент, так сказать, вся Европа была открыта. Когда был первый перерыв на рекламу, ее представитель к ней подбежал и сказал: «Тина, больше не наклоняйтесь, не надо!» Короче говоря, в конце программы мы с ней заспорили, потому что я ей сказал: «Неужели вы думаете, что на Первом канале мне дадут пригласить Навального?» На что она сказала: «Так приходите ко мне в мой блог!». Я ей говорю: «Да меня блог ваш не интересует, я говорю сейчас о Первом канале». И возник некоторый спор. Я выхожу в прямом эфире на Дальний Восток — все-таки солнце встает там. Но потом моя программа повторяется по орбитам и приближается к Москве. И вот в этот момент можно вмешаться. В прямом эфире ничего не сделаешь, поэтому мои самые продвинутые зрители — на Дальнем Востоке. Но у меня есть договоренность с генеральным директором Первого канала Константином Эрнстом, что он ничего не трогает. Кроме него вообще никто не может ничего трогать, а если он все-таки трогает, обязан мне позвонить и сказать. Я могу согласиться или не согласиться. А тут взяли и «отрезали» наш спор, который длился секунд тридцать. Но благодаря интернету это поймали и вывесили в интернет – вот что было на Дальнем Востоке, а вот что было в Москве. Ну, и, конечно, скандал. На следующий день или через день у меня была пресс-конференция в Москве по поводу выхода моей книги. И какой-то журналист меня спросил: а как, мол, вы относитесь к произошедшему? Я ему сказал, что у нас вот такая договоренность, она не была соблюдена, и если это будет повторяться, то я, наверное, уйду, я закрою программу, потому что не могу так работать. Ну и тут пошло как всегда: «Познер, ультиматум, уходит с программы»... У нас был довольно серьезный разговор с Эрнстом, он объяснился, почему это сделал, но я сказал: «Константин Львович, в последний раз, потому что так я просто не могу». Вообще могу сказать, что он очень редко вмешивается: за три с половиной года он вмешался четыре раза, и три раза я был с ним согласен. Скажем, в одной программе речь зашла о мусульманах, и мой визави стал такое говорить, что если бы это вышло в эфир, то было бы просто оскорбительно для людей, исповедующих ислам. Я согласился, что этого лучше не давать — есть такие вещи, когда не надо, не полезно.

О телеканале «Дождь» и работе с Парфёновым
Хотя и не 100%, но мы вроде бы договорились с Леонидом Парфёновым, что будем вести программу на «Дожде» — итоговую программу в конце недели. Программа будет называться «Парфёнов и Познер», что, полагаю, привлечет некоторое внимание зрителей. Сколько продлится существование канала «Дождь», будет зависеть от финансов. Это дорогое удовольствие, рекламодатели пока не особенно склонны давать деньги под рекламу, поскольку зрительская аудитория «Дождя» небольшая по сравнению с другими телевизионными каналами, и он может закрыться из-за нехватки денег. Если кто-нибудь думает, что их закроют, то я думаю, что нет. Но вот если они не смогут платить своим сотрудникам, то сами закроются. Посмотрим. Надеюсь, что они все-таки сумеют вывернуться.

Об Иване Урганте и медных трубах
Мне работается с Ваней Ургантом очень хорошо, хотя это случайно. Дело в том, что когда я собирался снимать фильм «Одноэтажная Америка», хотел пригласить как раз Парфёнова — Ильф и Петров, Парфёнов и Познер. Но он в это время был главным редактором журнала «Русский News Week» и не мог на два месяца уехать. Потом я думал, что, может, тогда пригласить другого человека — Николая Фоменко, и с ним поговорил. Он очень хотел, но тоже не мог в то лето, потому что был на гонках. И тогда кто-то мне сказал: «А что ты думаешь об Иване Урганте?» Я вообще не знал, кто это, потому что тогда он был малоизвестен, 2006-й год. Я говорю: «А кто это?». — «Ну, он такой симпатичный парень». — «А сколько ему лет?». — «28». — «А о чем я с ним буду говорить, с этим ребенком? Не очень понимаю?». — «Ну, давай, присмотрись». Пришел Ваня. Я с ним поговорил, он мне очень понравился: сердечный, добрый, интересующийся, начитанный. Я сказал: давай попробуем. Ну, и так случилось. Мы очень сильно подружились, мы близкие друзья сегодня, и мне работается с ним хорошо. Сейчас у него тяжелый период, связанный с тем, что он стал очень-очень-очень-очень-очень известным, наверное, самым известным, и ему надо пройти через медные трубы, а это не просто, особенно в его возрасте. Ему сейчас 32, он еще совсем молодой человек, и конечно, обожание и слава на человека действуют не лучшим образом. Меня, например, узнали, когда мне было 52 года —понимаете разницу?

О наставлениях молодому поколению
Писатель Андре Моруа, который потом был министром культуры Франции, вообще, человек необыкновенно эрудированный, и мог, наверное, себе позволить написать открытое письмо молодому человеку о науке жить. Я не считаю, что я такого масштаба – говорю без кокетства, — что могу сделать то же. Вот я написал книгу, и в какой-то степени это, если хотите, признания в каких-то вещах. Думаю, что молодой человек мог бы получить какую-то пользу от нее.

О выборе между американской мечтой, еврейским счастьем и русской душой
Давайте разберемся. Еврейское счастье — это несчастье. Когда говорят о человеке — «еврейское счастье», значит, ему не повезло. Сами евреи так говорят. Поэтому, конечно, выбирать еврейское счастье не стану. Русская душа: я не очень понимаю, что это и не могу выбрать то, что не понимаю. Американская мечта, к сожалению, на сегодняшний день уже не та. Она была когда-то, действительно была, и этим Америка привлекала колоссальное количество людей, потому что казалось, что американская мечта как раз и заключается в том, что любой человек может стать кем угодно, и это было реально. Любой человек, откуда бы он ни приехал, какой бы он ни был нищий, в Америке бы мог стать кем угодно, кроме президента, потому что, чтобы быть президентом, надо родиться в Америке. Сейчас это не так, поэтому я бы не выбрал ни то, ни другое, ни третье, но если сказать, что мне наиболее симпатично, то, конечно же, американская мечта, потому что она глубоко демократическая. Она исходит из преамбулы Декларации независимости, которую каждый американский мальчик, в том числе и ваш покорный слуга, знает наизусть. Можно разбудить его ночью, и он вам скажет, так же, как я вам скажу сейчас: «Мы считаем эти истины самоочевидными: что все люди рождены равными, что человек наделен своим Создателем некоторыми неотъемлемыми Правами, среди которых Право на Жизнь, на Свободу и на добывание Счастья». 1775 год, основа создания страны. проекты домов из пеноблоков - http://z500.com.ua/doma/tag-doma-iz-penoblokov.html в Киеве Во всем мире цари, императоры, короли, а эти говорят — «все люди рождены равными и наделены некоторыми неотъемлемыми Правами». Конечно, сила Соединенных Штатов в том, что люди в это верят. Со слов, которые я сейчас сказал, начинается каждый первый урок во всех классах американских школ каждый день. Приходит человек на первый урок, кладет в области сердца свою руку и говорит: «Я клянусь в верности флагу Соединенных Штатов Америки и республике, которую он представляет: одна страна под Богом со свободой и независимостью для всех» (если вы не верующий, можете не говорить «под Богом»). Вот так, наверное, рождается патриотизм, если это соответствует действительности, если я говорю и понимаю, что это так. А если я понимаю, что уже не так, что это уже только слова, тогда происходит совсем другое. К сожалению, а Америке все больше происходит не так. 

Фотоотчет со встречи с Владимиром Познером